 Последние три с половиной года Александр Шмурнов не только служил комментатором на «НТВ-Плюс», но и возглавлял наших лютых конкурентов. После того как 1 сентября он оставил должность главного редактора «Чемпионата», с ним встретился главный редактор Sports.ru Юрий Дудь. Ниже – большое интервью о судьбах профессии и в некотором смысле – страны.
– Почему ты ушел из «Чемпионата»?
– Я устал.
– Что, как Борис Ельцин?
– Надеюсь, что не до такой степени. Но я перестал быть абсолютно честен по отношению к своей работе. Делать всю работу главного редактора на «Чемпионате», оставаться на сто процентов в тонусе на «НТВ-Плюс», а еще иногда видеть своих детей – это довольно тяжело. Вообще я думал, что протяну два года совмещения, а уже потом буду решать, где моя главная дорога. Протянул три с половиной…
Но это причина. А поводов было много.
– Что это за поводы?
– Главный повод – переформатирование компании, слияние «SUP Медиа» и «Афиша-Рамблер». К лету 2013 года я представлял ситуацию так: наш маленький уютный круг, где мы делаем классный продукт. Однако мы превратились в периферию большой компании, которая на самом деле компании не очень нужна и на которую начали давить и высасывать из нее соки. Если взять всю компанию, мы в ней чуть ли не самые успешные с точки зрения бизнеса – это вполне открытая информация. Но нам сказали: нет, ребята, мы сейчас всех выровняем по некоему индексу, и вы уже не будете самыми успешными. Для меня это выражалось в том, что осенью-2013 я получил вполне конкретное задание – подготовить проект сокращения штата.
– Говорят, уже в 2014 году атмосфера в коллективе резко ухудшилась.
– Вплоть до того, что ее просто не стало.
– Почему? Ты же отвечаешь за эту атмосферу.
– Появились люди, которые мне неприятны.
– Как я понимаю, речь о новом шеф-редакторе Александре Полякове. Почему он тебе неприятен?
– Потому что он жлоб.
– Что значит «жлоб»?
– Он просто неадекватен. В той среде, где я работаю и существую, такого человека быть не может. Со второй минуты нашего знакомства я понял, что находиться с таким человеком в одном помещении не смогу.
– При этом его нанимали тебе в подчинение. Ты же был его начальником, ведь так?
– Я не знаю. Я не знаю, что ему сказали при приеме на работу. Я несколько раз спрашивал, для чего его наняли – на этот вопрос мне никто не ответил. Возможно, чтобы я окончательно принял решение об уходе. Я предполагаю – не утверждаю.
– Я слышал, что в ваших диалогах звучали предложения «попи####ся». Не знаю, правда, от кого.
– Нет, с ним мне не хотелось говорить матом. Он на нем говорит, а я бы в таком случае опускался до него… Слушай, такая фигня. Мы сейчас про Полякова с тобой будем разговаривать?!
* * *
– Когда ты приходил на «Чемпионат», что ты хотел с ним сделать?
– Первым делом – научиться создавать журналистский коллектив, который был бы объединен творческими задачами. Чтобы у этого коллектива был определенный уровень интеллигентности – этого явно не хватало и «Чемпионату», и вообще всем спортивным изданиям. Чтобы он был нежелтым. Чтобы делали траффик из нежелтого, что очень сложно и что за редким исключением так никто делать и не научился.
– Что такое «желтое» в твоем понимании?
– Если я пишу новость о волейбольном тренере Путине и выставляю ее на главной, не потому что она интересная, а потому что там фамилия Путин, то это не волейбольная новость – это новость, которой я просто ворую траффик. Или заголовок «Это’О подписал контракт с клубом второго австрийского дивизиона» – хотя речь о 17-летнем двоюродном брате того Это’О, о котором все подумали. Есть и понятная желтизна – трусЫ, скандалы. Но для меня грань желтого немного дальше: чем ты обманываешь человека, чем зазываешь его, то и желтое.
Еще желтое – когда я думаю, как гнать траффик. Когда я выставляю на главную страницу то, что соберет: Александра Емельяненко, который дерется везде, Шарапову и ее одежду, еще что-то. Когда я это делаю, на мой взгляд, я занимаюсь желтизной, а не спортивной журналистикой. Это то, от чего я хотел избавить ту среду, в которой я работал. А создавать среду – это и есть работа главного редактора.
Еще – литература. Я знал, что прихожу туда, где пишут малограмотно. Просто потому что изначально не было задачи набирать топ-журналистов. Не в обиду никому, но до меня в «Чемпионате» не было главного редактора, который такую задачу перед собой ставил.
Еще приходил, чтобы комментарии пользователей перестали быть сливом говна, а превратились в социальное окружение. Мне хотелось научить этому ближний круг людей.
Какие еще были задачи?.. Денег заработать. Статус заработать. Никогда не был главным редактором – теперь стал.
– Три вещи, которыми ты гордишься за эти три с половиной года?
– Уровень литературной обработки текстов стал выше. Хотя это не только моя заслуга – просто люди стали этому больше внимания уделять. Абсолютную безграмотность, по-моему, мы вытравили.
Второе – чуть более уважительно к «Чемпионату» стали относиться как к генератору мнений. Во многом благодаря Игорю Рабинеру, отчасти благодаря мне. Плюс мы стали привлекать больше авторов с именем, со своим собственным взглядом – это не только Рабинер, это Дементьев, Мельников. То, что меня больше всего расстраивает в «Чемпионате» – это поворот от этого. Сейчас без каких-то весомых фигур, умеющих сказать так, как не скажут другие, невозможна журналистика.
Третье – мне удалось за столом переговоров договориться с некоторыми федерациями о том, как мы будем работать: чтобы и им было хорошо, и нам было хорошо. Я очень горд за то, что мы сделали с волейболом. Мы создали первый в истории российских СМИ полноценный волейбольный раздел. Такого вида спорта в сознании читателей «Чемпионата» просто не было. А мы сели и придумали это. Была такая же попытка сделать это со стрельбой, но стрельба настолько неинтересна сама по себе и настолько сложна федерация, что не вышло.
– Это коммерческая история?
– Безусловно, это бизнес. Я считаю, что без такой корпоративной составляющей медиа сейчас не может выжить. Есть два процесса. Первый – тебе и твоему читателю интересен этот клуб, он дает тебе траффик, но ты еще подписываешь с ним информационный контракт, потому что тебе это выгодно. Второй – тебе и твоему читателю плевать на волейбол и на стрельбу, но ты вкладываешь силы и средства в процесс, который заводит некоторое информационное вещание. Второй процесс я считаю достижением. Первый – опасной вещью, где надо ходить по грани.
* * *
– Почему одновременно с тобой «Чемпионат» покинула его единственная звезда – Игорь Рабинер?
– У меня могут быть только догадки. Игорь давно хотел вернуться в «Спорт-Экспресс».
– Как Игорь Денисов в «Зенит»?
– Думаю, гораздо более страстно. Для Рабинера «Спорт-Экспресс» намного важнее. Когда он уходил оттуда, то был зол на людей, которые не очень хорошо с ним обошлись. После Кучмия там было перераспределение власти, в какой-то момент Рабинер попал в число тех, от кого хотели избавиться. Когда ситуация изменилась, он захотел вернуться.
– Когда ты в последний раз дочитывал текст Игоря Рабинера до конца?
– Я почти все дочитывал. Только не в качестве редактора – в качестве читателя.
– Почему ты эти тексты не редактировал?
– Несколько раз вскользь я ему кое-что советовал. Чтобы править литературные шероховатости, у нас есть специальный человек. А почему я не редактировал по принципиальным моментам – потому что журналист такого уровня имеет право быть иммунированным от редактуры. Он должен чувствовать свободу. Если он знает, что будет отредактирован – даже если немного – он будет писать на другом уровне.
– То есть ты был всем доволен, когда читал Рабинера?
– Не всем. Но если Игорем я был доволен на 80 процентов, то остальными авторами в среднем – на 60.
– К Игорю есть две претензии. Первая – неоправданный объем. Второе – невероятное количество штампов, к тому же очень несовременных, я бы сказал, штампов перестроечных времен.
– То, что позволено Юпитеру, не позволено быку. В том смысле, что Рабинер не хочет сдвигать стилистику в сторону чуть более современной, но этим он и хорош. Бороться было бессмысленно. Есть Флобер, есть Толстой, а есть Козьма Прутков. Лаконичность – не его конек. Когда мы организовывали нашу школу спортивной журналистики, надо было записать обращение к студентам. Установили ограничение – одна минута. Игорь не просто не уложился – он записал на шесть минут.
– В своем прощальном посте Рабинер написал: «Ответственно заявляю: на «Чемпионате» цензуры нет». Что ответственно заявишь ты?
– Во-первых, по поводу заявления Игоря: цензуры нет. Но есть та опасная история, когда договоренности заставляют изменять тональность. Если это цензура, то она есть. Ее мало, она очень точечная. А я могу заявить, что главное на «Чемпионате» – это маркетинг.
– Как ты с этой точечной цензурой жил?
– С трудом. Старался, чтобы этого было меньше. В каких-то подобных вещах принимал участие.
– Когда это было делать особенно неприятно?
– Ну, был случай, когда мы звонили в клуб и говорили: «Ребята, так нельзя. Зачем мы будем это править, если это не так?». Это была то ли трансферная новость, то ли новость про КДК. Мне всякий раз это было неприятно делать.
При этом было много того, что ходило мимо меня. Система координат была выстроена довольно давно. Здесь я мог действовать только расческой. СрезАть – только совсем уж отросшие космы.
– А взять машинку и постричь под ноль? Ты же главный редактор.
– Права взять машинку в «Чемпионате» у меня не было никогда. По большому счету это мое самое главное разочарование: главным редактором «Чемпионата» я так и не стал. Главным редактором «Чемпионата» всегда оставался Дима Сергеев.
– Ты это понял явно не весной и не летом этого года. Что тебя заставляло идти на сделку три предыдущих года?
– Дима менялся все это время. В том числе и в ту сторону, которая меня устраивала. Он становился более отдаленным от этих дел. Где-то говорил: давай, делай, что считаешь нужным. Но это была такая игра, как в подледном лове: небольшая подсечка – поверит, пойдет?
На самом деле Дима человек адекватный. Он немного самодур, о чем сам всегда заявляет. Если ему что-то не нравится, начинает в это врезаться. Мне казалось, что капля камень точит. Что равно или поздно он сможет этим не заниматься, что я сам разберусь. Но были трудные коммерческие грани. А в коммерцию я не лез. В том числе когда журналистика и коммерция переплетались.
Хотя в первый год работы я написал бумагу о том, какими могут быть договоренности с клубами. Описал там, чего мы не можем обещать ни за какие деньги, ни за какие партнерские отношения. Я чувствую, что бумага осталась совершенно наивной. Потому что в некоторых случаях все равно приходилось что-то убирать.
– Ваш самый крупный коммерческий партнер – это «Спартак»?
– Нет. «Зенит», скорее.
– Я правильно понимаю, что такое партнерство исключает любую критическую реплику – например, от Игоря Рабинера?
– Неправильно. Рабинер не раз писал то, что думает – в том числе критически. Ни «Спартак», ни «Зенит», кстати, никогда не высказывали пожеланий, чтобы о них писали хорошо. Однажды на встрече с «Зенитом» напрямую прозвучало: пишите больше, тональность не так важна, главное – внимание.
– Заметка с заголовком, например, «Отберите «Спартак» у Федуна» могла бы выйти на «Чемпионате»?
– Сложный вопрос. Думаю, не могла. Думаю, так в принципе ставить вопрос жестко. С какой стати кто-то узурпирует право заявлять такое… И, с другой стороны, а кому тогда отдать «Спартак»? Где обоснование этого возгласа? Так что не факт, что я бы стал публиковать это и вне какого-то коммерческого договора.
А резкие заголовки у нас были – про петарду, и про свастику, и не только.
– Текст от неизвестного автора про спортивного директора «Спартака» Дмитрия Попова – это заказуха?
– Мне кажется, что да. Я был в отпуске. Когда узнал, прочитал – позвонил и сказал: «Ребята, так нельзя». Это, конечно, безобразие.
– Заметка про маркетинг КХЛ?
– Та же самая история. Я был категорически против, чтобы мы на таких условиях с ними общались. Но это был момент переправы: или будет у нас видео КХЛ, или нет. Мы видели в этом не только сиюминутную коммерческую выгоду, но и дальнейшее развитие. Получить все видео сезона взамен на то, чтобы кого-то немного облизать, а по кому-то – ударить, казалось делом развития не только компании, но и процесса проникновения в интернет цивилизованного видеоконтента. Здесь это не так неприятно, как другие истории.
– То есть получить видео в обмен на то, чтобы соврать читателю, это нормально?
– Почему соврать? Просто дать себя больше попиарить одним и не дать – другим… Ты знаешь, я в свое время понял, что весь этот процесс настолько сложный, что без корпоративной составляющей он не работает. Нельзя только с голой задницей, энтузиазмом и приличным русским языком овладеть всем информационным пространством. Мне бы этого очень хотелось, но так не происходит. Интересы или владельца СМИ, или группы спонсоров и инфопартнеров так или иначе влияют на детали. Я против того, чтобы влияли на политику. О главном надо говорить честно. В деталях, связанных с каким-то маркетингом или пиаром, можно быть на стороне того, кто платит.
Я не знаю сейчас ни одного спортивного СМИ, которое было бы лишено корпоративных интересов на каком-то уровне.
– Я знаю одно, но расскажу о нем, когда сам устану и уволюсь… У тебя есть школа спортивной журналистики. Что ты отвечаешь студентам, когда они спрашивают: в чем смысл работы журналиста?
– В азарте. Азарт – это главное в спорте. Тебе интересно или неинтересно, как сыграли? А журналист этим азартом должен быть проникнут и рассказывать о нем читателю или зрителю.
– А как же задача сделать мир чуть лучше?
– А причем здесь журналистика? Это нужно делать каждый день и каждую секунду – дома, в транспорте, на дороге, в эфире, за компьютером, в твиттере, за границей…
– Есть ощущение, что журналистика в стране в полной заднице.
– А спортивная?
– А спортивная – нет. Журналистика в заднице, потому что нет свободы слова. А спорт – штука, которая всегда способна выскочить из-под политики. Спорт, даже слегка обрезанный корпоративными интересами, сохраняет свободу слова. По крайней мере спортивная журналистика довольно далека от тех ужасов, которые говорят вне спорта. Хотя Сочи есть Сочи, увы.
– Перед выборами президента РФС в 2012 году на «Чемпионате» развернулась полноценная предвыборная кампания Сергея Прядкина. Почему?
– Это Димино дело. Он решил поддержать Прядкина. И я не вижу в этом ничего странного. Кого-то надо было поддержать из двух реальных кандидатов – он поддержал Прядкина.
С Димой мы никогда не ругались. Даже когда мне наняли Полякова. Я, кстати, думаю, что это не его решение – думаю, оно шло из «Афиша-Рамблер-Суп», а Дима просто ничего не мог сделать.
Единственный неприятный случай был в Лондоне на Олимпиаде. На шестой день Игр Виталий Мутко пригласил нескольких журналистов, в том числе и меня, на пресс-завтрак. И с Мутко, и с Олимпийским комитетом у нас всегда были отличные отношения. Я поехал на встречу и на станции метро Green Park решил заглянуть в телефон. Захожу на «Чемпионат», а там в топе новостей: «Позиции Мутко в Кремле ослабли». Думаю: как я с этой новостью зайду сейчас на пресс-завтрак? Захожу – меня встречает человек, который руководил процессом, у него зеленоватое лицо. Я позвонил Сергееву. Он сказал, что так надо. Что это часть предвыборной политики. «Дима, но я должен был быть поставлен в известность. Я иду на встречу с министром спорта, а ты его мочишь». «Да, да, извини. Такое больше не повторится».
– Повторилось?
– Нет.
– Главная проблема спортивной журналистики в России?
– Некомпетентность. Люди не пытаются разобраться, а просто хотят что-нибудь вещать. А разобраться сложно – и во всех процессах, и в отдельно взятом виде спорта. Все мы немного дилетанты. Но уровень дилетантизма некоторых зашкаливает, и это становится проблемой, которая мне кажется главной.
– Три лучших пишущих журналиста в стране?
– Дзичковский – я читаю его всегда, хотя мне и не все нравится. Раз дочитываю Рабинера, значит мне нравится. Серьезно – эмоционально он очень хорош. Он говорит свою собственную правду, мне это очень нравится. Если мне попадаются хорошие заметки Уткина, с удовольствием их читаю. В них очень много здравого. При всей моей «любви» к Василию.
* * *
– Как бы ты охарактеризовал свои отношения с Василием Уткиным?
– Никак. Их просто нет.
– Как такое возможно? Он начальник, ты подчиненный. Хоть когда-то вы же должны общаться.
– Так сложилось. У нас нет отношений – насколько я помню, с 2005 года.
– Что произошло?
– У меня нет оснований эту тему ворошить. У него свои методы руководства, свои методы общения с людьми, свое понимание жизни. С точки зрения отношения к футболу, литературе, журналистике, во многом к политике я, скорее, солидарен с ним, чем нет. Просто мне не нравится его характер. А ему не нравится мой. Мы одинаково, по-житейски друг друга не любим.
– Какое-то время ты не комментировал топ-матчи. Это следствие плохих отношений с Уткиным?
– Думаю, да. Но, может быть, и нет. Может, так просто случилось. Пару раз в жизни я сильно переживал по этому поводу, но немного устал от этого и больше не переживаю. Тем более, что за последний год несколько нормальных матчей было – я не жалуюсь.
– Ты комментировал финал Лиги Европы – разве не топ-матч?
– Это было довольно давно – три года назад. «Порту» – «Брага». Фалькао забил. Самый слабый финал еврокубков в истории человечества…
– Тогда же Василий Уткин говорил: «За то, что Поленов комментировал в эфире НТВ «Марсель» – «Спартак», я лично выдержал три истерики». Одна из них была твоей, так?
– Если он называет одну из истерик моей, то это вранье. Он ее не выдерживал – я ему ни слова не сказал. Я в коридоре сказал, что этим недоволен – это правда. Я много лет комментировал французский чемпионат и рассчитывал, что, выждав несколько лет, смогу прокомментировать действительно большой матч. На этот матч я не был поставлен. Да, это привело к моей истерике, которую услышали двое или трое доносчиков – они пошли и доложили. Уткину я никаких истерик не устраивал. Повторю: с 2005 года я с ним не разговариваю.
– «Спартак» и «Марсель» играли 4 года назад. Сейчас тебе неловко вспоминать свою реакцию?
– Неловко. Более того, я пять раз извинялся перед Поленовым за то, что сказал в коридоре. Причем говорил я себе самому – ну и, как выяснилось, паре уборщиц. Я продолжаю извиняться и готов извиниться еще раз через это интервью.
– Объясни простым смертным: в чем сакральность матчей на большом НТВ?
– Аудитория. Большая аудитория.
– Стоит ли аудитория того, чтобы, разминувшись с ней, вести себя не то чтобы очень по-мужски?
– Во-первых, ярость – обычная мужская реакция. У каждого свой темперамент. Потом я реагировал не только на то, что у меня не оказалось аудитории в этот момент. Была большая сумма причин. Мне казалось, что я как человек, который отработал много лет в компании, имею право получить хоть что-нибудь когда-нибудь. Особенно когда играет «Спартак» и французская команда.
* * *
– Ты правда посещал актерские курсы?
– Да. Иосиф Райхельгауз, создатель и художественный руководитель «Школы современной пьесы», создал в 2002-м что-то вроде «курса молодого бойца» – хотел делать профессиональные вещи с непрофессиональными актерами. Он выходил с ними на сцену, стоял или в углу или за кулисами и давал им задания. Актерам надо было пережить маленький фрагмент. Когда Райхельгауз понимал, что актер не доигрывает, он убирал его из мизансцены, вставлял другого и таким образом управлял процессом.
Он учил нас актерскому мастерству. Пригласил несколько неплохих преподавателей – и по сцендвижению, и по речи. Полгода работы с ними, а потом курсовая работа – спектакль, где Райхельгауз управлял нами как куклами. Это было невероятно интересно. Пожалуй, самое яркое впечатление в моей жизни. Просто взрыв в моем сознании.
– Для чего ты туда пошел? Прокачаться?
– Я пошел не «для чего», а «почему». Мне было скучно. Это был конец 2002 года, у меня не было большой работы, которая меня бы действительно радовала. Уже в 2003-м я пришел на «Плюс» – в том числе, как ты выразился, прокачав некие внутренние эмоциональные трубы, без чего я работал бы хуже, чем работаю сейчас.
– Три лучших комментатора России?
– Розанова люблю больше всех – хотя завиральный вектор в его творчестве мне иногда не очень нравится. С удовольствием слушаю Кирилла Дементьева, хотя и похихикиваю иногда над его блистательной высокопарностью. Обожаю эмоционального Черданцева. Он иногда бывает потухшим, но когда он эмоциональный, отрабатывает за все, на три года вперед. Люди не всегда воспринимают Черданцева как человека с богатейшим запасом чувства юмора и самоиронии. Он что-нибудь как скажет – и все думают, что он позер и очень любит себя. На самом деле он очень сильный, мощный актер. Клоун с большой буквы. Если бы он работал в этой профессии, он очень многого бы добился.
– В этой профессии – это в цирке?
– Цирка ему было бы мало. Ему нужен серьезный развлекательный телеформат уровня Урганта. Если ему его сделать, он будет работать на уровне Урганта.
Еще я очень люблю Курдюкова, просто потому что он самый лучший комментатор из всех не футбольных. Например, Алексей Попов – это то, что я не люблю. Он информацией забрасывает зрителя больше, чем Рабинер забрасывает читателя. При этом красуется тем, что все это знает. Курдюков тоже забрасывает информацией, но делает это иначе – точно, по-спортивному, интеллигентно. По крайней мере, в меня попадает полностью. Из тех, кто не комментирует футбол, это запредельно первый номер.
* * *
– C 1995 года ты был на всех Кубках Америки. Место и день, когда тебя покорил этот турнир?
– Есть матч, побывав на котором, я понял: от этого невозможно оторваться, это навсегда. Бразилия – Аргентина, 1995 год. Маленький, Богом забытый уругвайский город Ривера – прямо на границе с Бразилией.
Там граница проходит по рыночной площади. Я приехал в Уругвай, но зашел в Бразилию. Тогда только начинали открываться границы в Европе. Сейчас это сложно понять, но тогда – это буквально сексуальное, причем юношеское, удовлетворение: вошел в Бразилию, вышел и никто не спросил визу...
Аргентина отвратительно сыграла в группе, вышла в плей-офф с третьего места и попала на Бразилию. На трибунах – 10 процентов уругвайцев, 10 – аргентинцев и 80 – бразильцев. Тулио – был такой нападающий – подыграл себе в штрафной рукой и забил гол, который решил исход матча в пользу Бразилии. Mano de Tulio (рука Тулио) стала поговоркой внутри всего сообщества. Бразильцы, когда слышали, злились, а в их адрес все так и говорили: вы никто, все решила mano de Tulio. Во время финала, в котором играли Уругвай и Бразилия, я одному бразильскому журналисту из-за этого чуть не врезал. Я болею за Уругвай и бросил ему: Mano de Tulio. Он полез на меня, я закрылся блокнотом, он полез с другой стороны, я уже собирался ударить, но нас разняли. Мы потом встретились через 14 лет в городе Кордоба в Аргентине, побежали друг другу навстречу обниматься со слезами умиления… О, русо! О, mano de Tulio!
…В Уругвае тогда была зима, после четвертьфинала на улице было +4. Холод, ледяной дождь и по улице закутанные в огромное пончо идут аргентинец и его внучка лет 12. Они идут и плачут. Прижимаясь друг к другу – от холода, от обиды, от несчастья, что Аргентина проиграла Бразилии здесь, на краю Земли, в этом заброшенном диком мире. Незабываемая картина.
В финале Бразилия проиграла Уругваю по пенальти. Весь Монтевидео был занят водометами, которые разделяли пространство между фанатами «Пеньяроля» и «Насьоналя», ликовавшими по поводу сборной. Очень забавно: праздновали и те, и другие, но их разделяли. Я дважды перешел эту границу, потому что хотел выпить в обоих лагерях. Ночь, когда Уругвай выиграл тот трофей, я не забуду никогда. За Уругвай я болею с 80-х – с тех пор, как узнал про Энцо Франческоли; про то, что это маленькая трехмиллионая страна, по сути, придумавшая футбол.
– Придумала футбол?
– Они придумали чемпионат мира, то есть сделали футбол таким, каким мы его любим. Уругвай, кстати, как говорят, был одним из инициатором Лиги наций в 1929 году.
– Был ли хоть один случай, когда в Южной Америке ты оказался на краю гибели?
– В Европе было, там – нет. В Европе, в Амстердаме, меня чуть не зарезал негр. 1994 год, я гулял поздним вечером, он долго шел за мной. Там каналы без парапетов; и когда у тебя нож под ребрами, достаточно легкого движения – ты в воде и найдут тебя лет через восемь. Он хотел денег. Я стоял и не двигался, он заглянул в мою смешную сумочку на поясе – с такими тогда путешествовали. Достал из кошелька 20 гульденов – они его не то что обидели, а насмешили. Он спросил: «Ты откуда вообще взялся?». «Из Москвы». «А-а-а. Возьми свои деньги и скажи спасибо капитализму. Иди отсюда».
– Еще одна история про Южную Америку – и расходимся.
– 2004 год, Перу. Мачу Пикчу – монастырь, место, известное любому человеку, который хоть раз листал какой-нибудь журнал про путешествия. Он находится в 70 км от города Куско, который сам по себе памятник инков.
Я к тому времени уже давно дружил с греком с «Радио Спорт Афины» – тоже поклонником южноамериканского футбола, с которым мы никогда и не встречались в Европе, зато постоянно – по ту сторону океана.
В Куско мы сели в автобус и поехали в Мачу Пикчу. По дороге заехали в город Агуас Кальентес – Горячие воды. Там я увидел самый запоминающийся торг в своей жизни. В сувенирном магазине я взял футболку, которая стоила 25 – неважно чего. «Может быть, вы продадите мне ее за 22?» – робко спросил я бабулю-продавщицу. Она уступила, я вышел и похвастался греку. Грек взял ее в руки: «Неплохая. За сколько взял?». «За 22». «За сколько?! А за сколько предлагали?». «За 25». Он зашел в магазин, взял такую же майку и спросил у бабульки: «Сколько?». «25». Он: «1,5». Мне трудно описать, что было с бабулей с первую секунду. Я же просто довольно долго молчал. В итоге он купил ее за 7. Торговались они минут 20.
Еще у нас есть друг, испанец Хуан Кастро из Marca – он в Перу накормил нас прекрасной штукой. Оказалось, что перуанцы едят морских свинок и не только. Мы ели, думали, что это что-то вроде кролика, а оказалось – морская свинка. Испанцу было хорошо, а нам с греком тошно…
В Южную Америку я езжу ради футбола только отчасти. Я езжу за людьми, за атмосферой, за тем новым, чего никто никогда не увидит. Не хочу никого обидеть, но несколько моих коллег на ЧМ-2014 были в бразильском городе Манаус и не посмотрели слияние Амазонки и Рио-Негро – просто потому, что все свое время провели между гостиницей и стадионом. Я его этого не понимаю. Надо всюду ходить пешком и спрашивать у людей: что у вас тут посмотреть? Слияние Рио-Негро и Амазонки – это шесть километров, где коричневая и черная вода текут и не сливаются. Такое невозможно себе представить. Такое невозможно забыть.
* * *
– Что ты собираешься делать дальше?
– Мне предложили один проект. Но о нем, дуя на воду, я говорить не буду.
– Он связан с чемпионатом мира-2018, ведь так?
– Да, связан. Получится – дай Бог.
А по большому счету я очень рад. Я не соврал, когда говорил, что устал. Мне было трудно сохранять энергию для работы на «Плюсе». Сейчас с этим все в порядке. Несколько очень хороших репортажей – это то, чему можно очень радоваться в ближайшие полгода.
– Что есть твоя мечта в профессии?
– Я с ней приходил на «Чемпионат». Я хочу, чтобы существовало место, куда бы заходили люди читать о спорте. Где будет литературно, ярко и красиво. Где не будет неадекватности, профанации и вранья. Пока ни одно спортивное издание меня как читателя не завербовало. Хотя я вижу, что «Чемпионат» в смысле бизнеса и маркетинга очень крепко стоит на ногах. Но мне сейчас там не хватает интеллекта.
Если мне удастся попасть в похожий проект – я буду счастлив. За это время я вырос, мне бы хотелось больше свободы, чтобы мною меньше управляли. Надеюсь, когда-нибудь все придет к мультимедиа – когда это можно будет сделать одновременно сайтом, газетой и телеканалом. Тем спортивным ресурсом, который читают и к которому прислушиваются. Поучаствовать в такой истории в качестве то ли идеолога, то ли стилиста, то ли главного фантазера и организатора и было бы исполнением мечты.
Источник: http://www.sports.ru
|
