Переводчик «Спартака» Глеб Дворецкий – о работе в команде, чемпионском матче «Спартака» и русском языке Массимо Карреры.

Глеб Дворецкий работает в «Спартаке» с 2014 года, когда команду возглавил швейцарец Мурат Якин и появилась необходимость в переводе с немецкого языка. Помимо него Глеб владеет английским, немного испанским, итальянским и португальским. О том, как устроена работа переводчика в «Спартаке», что происходило на поле после матча с «Тереком» и что стало с воротами на «Открытие Арене», Дворецкий рассказал в эксклюзивном интервью «Чемпионату».

– Как устроена работа переводчика в «Спартаке»?
– В обычный тренировочный день приезжаешь на базу и готовишься к теории или к тренировке. На теории я слушаю Массимо Карреру и стараюсь сразу перевести его слова на английский язык, который воспринимают Зе Луиш, Квинси Промес и Сердар Таски. На тренировках примерно то же самое. Слушаешь команды тренера и максимально быстро и громко их переводишь, даже если они кажутся незначительными. Все ребята играют не первый год и такие понятия, как одно-два касания, должны понимать. Но футболисты не могут после сложного упражнения быстро восстановиться и сразу же начать концентрироваться на той информации, которая поступает. Что касается игровых дней, здесь всё тоже не сильно отличается: установка, которая переводится в том же режиме, что и тренировочные занятия, и какие-то корректировки в перерыве. Как правило, подходят индивидуально к кому-то из футболистов, а я перевожу.

– При Каррере на тренировках вы работаете вместе с Артёмом Фетисовым (переводчик Карреры. – Прим. «Чемпионата»)?
– Он переводит для русскоязычных, а я – для иностранцев. Если Артём находится далеко и Каррера даёт команду, могу её перевести и для русскоязычных футболистов. Но стараюсь концентрироваться на своих задачах.

– Если сравнивать тренировочный процесс при двух иностранных тренерах – Мурате Якине и Массимо Каррере – есть ли какие-то принципиальные различия с точки зрения перевода?
– Сейчас психологическая нагрузка меньше, потому что при Якине я был переводчиком главного тренера и всё внимание было на том, что я скажу. Из-за этого было определённое давление. При этом не могу сказать, что чувствую, будто сейчас ничего не делаю. Ответственность точно такая же, потому что неважно, переводишь ты для 20 футболистов или для одного. Главное – делать свою работу так же хорошо.

– Многие тренеры говорят, что переводчик должен не только переводить, но и передавать эмоции. Просит ли это Каррера?
– Эмоции передавать надо, но передавать их надо лингвистическим путём, подбирать правильные слова. Футболисты видят тренера, когда он говорит, и они видят, какие у него эмоции. Понятно, что, когда переводишь особенно эмоциональную речь, нельзя мямлить и быть спокойным. Но главное – донести смысл, а не крикнуть точно так же или скопировать интонацию. По интонации тренера футболистам ясно, что их не хвалят. Да и сами они переживают не меньше него после поражения или после неудачного матча даже в случае победы, как было в домашнем матче с «Томью». Добавлять ещё повторным криком? Я не вижу в этом необходимости.

– Все мы видим, как эмоционален Массимо во время матчей. Во время тренировок он настолько же эмоционален?
– Во время тренировок он гораздо более спокоен. Бывают какие-то моменты, которые выводят его из себя. Тогда он собирает команду, высказывает своё мнение и претензии, а потом работа идёт дальше. Иногда, если что-то не нравится, он может прервать тренировку и начать «напихивать» подопечным. Это касается не только Карреры, но и других главных тренеров, с которыми я работал.

– Дмитрий Аленичев так часто делал?
– Я не вёл такую статистику, но бывали ситуации, когда он высказывал своё недовольство, точно так же останавливая тренировку. Так же было и у Мурата Якина.

– Аленичев был единственным российским тренером, при котором вы работали. Было ли с ним проще?
– Дмитрий Анатольевич очень чётко доносил свои мысли. То, что он хотел сказать, было всегда предельно ясно. В этом плане мне жаловаться абсолютно не на что. Русский язык Аленичева позволял очень чётко воспринимать информацию и переводить её быстро и понятно. По крайней мере, мне казалось, что я перевожу понятно.

– Аленичев считал, что все легионеры в «Спартаке» должны учить и знать русский язык. Были ли введены какие-то курсы?
– Мне об этом неизвестно. Насколько я понимаю, африканские ребята из «Спартака-2» учат русский. Что касается того, что было при Аленичеве, каждый сам решал, надо ему это или нет. Другое дело, что если ты два-три года находишься в среде, в которой всё время отдают одни и те же команды, через какое-то время начинаешь их воспринимать.

– Много говорили, что Каррера владеет только итальянским и сейчас находится в процессе изучения английского. Показывает ли он уже свои знания на тренировках?
– Я не слежу за этим. Знаю, когда Массимо только пришёл в «Спартак», он с энтузиазмом взялся за русский язык, но когда его назначили главным тренером, ему стало не до этого. Большой объём задач, которые нужно было решать, отдалил его от изучения русского языка.

– Некоторые тренеры предпочитают не использовать переводчиков в тренировочном процессе. Сталкивались ли вы с таким?
– Я не сталкивался, но мне всегда непонятны эти разговоры, которые в прессе заводят: «Через переводчика он не может донести…» А что он не может донести? Почему-то на высшем уровне решаются судьбы мира через переводчиков, и никаких проблем не возникает. Да, иногда, чтобы сгладить политический угол, говорят, что был неправильный перевод. Но мне всегда было непонятно, чем же футбол сложнее, чем мировая политика или атомная энергия и почему в футболе мы не можем работать через переводчика так же успешно, как в других сферах жизнедеятельности.

– Моё внимание на эту статью обратила пресс-служба. Они сказали, что очень удивились написанному, и попросили объяснить, зачем это было сделано. Через некоторое время обратили внимание, что то же самое СМИ опубликовало вторую версию подобного репортажа, в котором уже меня расхваливало. Я никогда не говорю, что не допускаю ошибок. Если я что-то неверно перевёл, то понимаю это сразу после того, как произнёс слово. Самый жёсткий критик для себя – это всегда я. Пересматриваю свои переводы, оцениваю и думаю, что можно сделать иначе. Был ли я когда-либо полностью доволен своим переводом? Скорее всего, нет. Потому что всегда можно сделать лучше.

– Как выходить из ситуаций, когда либо не знаешь, как правильно перевести, либо не до конца понимаешь слова, которые говорит тренер?
– Иногда случаются провалы, когда не можешь подобрать точное слово. Если это мой основной язык, например немецкий, то синоним придёт. Но порой приходится переводить с португальского, хотя я его по-настоящему хорошо не знаю. Однажды была ситуация, когда меня выручил сам Фернандо, которого я переводил. Он понял, к чему я клоню, мучительно пытаясь подобрать слово, и подсказал.

Для меня самые большие сложности возникают из-за того, что тренер говорит футболистам не так, будто он говорит с ним один на один. «Ты скажи ему, что если тут он откроется, то надо его закрывать». А кто он-то? Соперник или Дима Комбаров, который рядом с тобой стоит? Кого имеют в виду?

– Перевод — это большая ответственность. Не давит ли на она на вас?
– Можно работать месяцами на тренировках, переводить уже ставшие родными команды: игра в два касания, два тайма по пять минут, все переходим в центр поля для того, чтобы гол был засчитан. Такие вещи выходят на автомате. Чувствуешь ответственность, но она размытая, потому что происходит рутинная работа. Но когда нужно перевести слова президента клуба, какой-то жёсткий ответ тренера или когда возникают моменты, связанные с коммерческими обязательствами и их нужно передать точно, то тут ответственность вырастает в геометрической прогрессии.

– Сложно ли запоминать всё, что говорят игроки и тренер на пресс-конференция, флеш-интервью?
– Техника последовательного перевода подразумевает возможность ведения записей за говорящим, но можно обойтись и без этого. Бывает, кто-то говорит так много, что я могу начать переводить с конца, чтобы по ходу перевода вспомнить, что было вначале, и перевести, не меняя смысла.

– Посещаете ли вы какие-то дополнительные языковые семинары?
– Предпочитаю использовать свободное время, например на сборах. Во время нашей поездки в Австрии работал над итальянским. Он уже каким-то образом, на мой взгляд, опередил мой испанский по качеству. Поработаю ещё над испанским на этих сборах и, может быть, осуществлю давнее желание заняться турецким. Тем более в команде есть Сердар, с которым можно попрактиковаться.

– Георгий Степанович Чавдарь никогда не помогал вам с языками?
– Могу у него спросить какие-то вещи на португальском. Он всегда с удовольствием поможет. Но у него столько работы, что докучать ему какими-то моментами не хочется.

– Знаю, что раньше он помогал в команде с переводом, с Зе Луишем много общался. Сейчас совмещает должности или вы вдвоём с Артёмом справляетесь?
– Что касается Зе Луиша, то Георгий Степанович действительно пару раз переводил. Первый раз – на первой пресс-конференции Зе Луиша, второй – на каком-то большом интервью. Сейчас с ним практически полностью работаю я, поэтому наш незаменимый Жора концентрируется на своей основной работе. Там объёмы такие, что ему в выходные приходится работать.

– Кто из спартаковских легионеров на данный момент уже достаточно хорошо говорит по-русски?
– Что вы называете «хорошо говорит по-русски»? В этой относительности и заключена проблема оценки. Когда в команде был Ромуло, казалось, что он понимает всё. На первом интервью, которое я ему переводил, задали вопрос, который, как я был уверен, он понял. Но Ромуло посмотрел на меня вопросительно в ожидании перевода.

Сейчас есть Фернандо, который порой действительно понимает. Его спрашивают какие-то сложные вещи, а он уверенно на них кивает. Наверное, всё-таки понимает, отвечает по-русски. Есть Сальваторе Боккетти, которого уже нельзя полноценно считать иностранцем. Всё-таки человек с русской семьёй, столько лет играет в России, живёт и работает. Квинси тоже что-то говорит и понимает. Сердар кивает порой, когда ему задают вопрос, ещё до перевода. Ивелин Попов понимает, с ним все разговаривают по-русски. Но можно ли Ивелина Попова назвать иностранцем применимо к русскому языку? Если учитывать, что у него родной болгарский, ему, наверное, было довольно просто выучить русский. Он большой молодец.

– А есть такие, кто вообще не понимает, когда к ним на русском обращаешься?
– Маурисио, которого уже, правда, нет в команде. Он как раз подходит под такие рамки.

– С кем-то из бывших легионеров сейчас поддерживаете связь?
– Наверное, нет. Но когда Сердар был в аренде в «Баварии», мы с ним поддерживали связь. И я уверен, что если вдруг он когда-то покинет «Спартак», то мы с ним будем поддерживать связь. Точно так же, как и с Квинси.

– Что на самом деле произошло с Каррерой после матча с «Томью»?
– Я этот момент не видел. Знаю, что Массимо уехал довольно быстро. Может, действительно торопился куда-то, где можно было посмотреть туринское дерби и покушать. Наверное, у него были веские причины покинуть арену как можно скорее.

– Ребята как на это отреагировали, были ли они в шоке?
– В раздевалке как-то было пустовато. И по эмоциям, и по людям. Футболисты сидели, повесив головы. Они понимали, что окажись на месте «Томи» команда с чуть большей квалификацией, мы не то чтобы до ничьей не доехали, но и проиграть могли бы.

– Где вы смотрели матч «Зенита» с «Тереком», который стал по сути чемпионским для «Спартака»?
– Был дома в этот момент. Включил концовку матча. Понимал, что соперники в этом сезоне таковы, что они и сами могут потерять очки, поэтому даже нам необязательно было всё выигрывать. Объективно, было такое мнение, что и «Зенит», и ЦСКА вполне могут порастерять очки без нашей помощи. Так и сложилось. Я помню, включил телевизор, «Терек» 1:0 вёл. Дождался финального свистка и написал поздравительные сообщения в наши общие чаты.

– Поехали с командой в тот вечер отмечать?
– Нет, отметил с женой и ребёнком.

– Трансляции смотрели, которые они вели? Сначала с «Открытие Арены», потом из «Ласточки».
– Кусочки видел, но уже позже. Но мы серьёзно сконцентрировались на том, чтобы обеспечить качественную передачу наших эмоций в видео после матча с «Тереком».

– То, что произошло в Перми, когда болельщики выбегали на поле, шокировало вас?
– В Перми я не испытал таких эмоций, какие испытал на матче с «Тереком». Я бы не сказал, что там был какой-то хаос. Но то, что было после матча с «Тереком», запомнится на всю жизнь.

– Футболисты были в шоке, что такое происходит? Легионеры не были удивлены всем происходящим?
– Так как я сам находился в эпицентре событий, мне было достаточно тех эмоций, которые были у меня, чтобы оценить ситуацию. Для легионеров это, может быть, было удивительно. Довольно сложно представить себе такое в некоторых других странах, когда болельщики выбегают после игры на поле.

– Никто не боялся выходить на награждение?
– На награждение – не боялись. Другое дело, что это прилично затянулось. Но все всё прекрасно понимали, что эти 20 тысяч болельщиков на поле любят команду. Да, была какая-то суматоха, могла возникнуть давка. Но, во-первых, служба безопасности старалась обеспечить все условия. Во-вторых, любви там было гораздо больше, чем желания устроить давку.

– Никто не жалел, что было принято такое решение — выпустить болельщиков на поле?
– Может быть, агрономы «Открытие Арены» и расстроились немного. Что касается реакции внутри команды, то это просто надо пережить.

Финальный свисток. Я вместе с командой пытаюсь добежать куда-то в район центра поля. Бросаю взгляд налево и вижу надвигающуюся на меня толпу. Слышу, как Роман Пилипчук говорит, что пора уходить. Мы себя ощущали примерно как на забеге с быками. Кажется, что они ещё далеко, но я делаю поворот в сторону подтрибунного помещения, буквально корпус успел развернуть, сделать один шаг, и тут как будто бы провалился под воду. С двух сторон меня накрывают болельщики. Передо мной оказывается наш тренер по физподготовке Хави. Я прячусь за его мощной спиной, пытаюсь толкать его вперёд. Мы сквозь эту толпу уходим в подтрибунное помещение. Те пять-десять метров, которые мы преодолели, наверное, шли не меньше минуты.

Точно так же это было, когда мы вышли получать кубок. Я, кстати, с подиума ушёл последним из команды, потому что увлёкся скандированием с нашими болельщиками. Коридор, который держали стюарды и служба безопасности, сужался на глазах. 10 метров я шёл полторы минуты. За это время меня попросили всю одежду, которая на мне была. Сложно с чем-то сравнить эти эмоции. Я помню, приехал под утро домой. Вроде бы ночь не спал и должен был уснуть, как только коснусь головой подушки, но нет. В голове было «чемпио-о-оны, чемпио-о-оны». Это была реальная возможность почувствовать себя рок-звёздами, когда за шкирку тебя тащит охрана в этот спасительный дверной проём. Тебя запихивают какими-то неимоверными усилиями, закрывают за тобой дверь. Ты понимаешь, что ты только что стал чемпионом России.

– Нет информации, какой ущерб был нанесён арене?
– Во всей этой суматохе мы совершенно точно потеряли одну из камер, на которую вели съёмку матча. Оплакивали её потом пару дней. Но я знаю, что стадиону был нанесён определённый ущерб. Видел людей, которые стояли на козырьке, который прикрывает тренерскую лавку. Понятно, что на такую колоссальную нагрузку этот козырёк не рассчитан.

– С кем из легионеров, с которыми вам приходилось работать, было сложнее всего? Возможно, в силу характера или произношения.
– Если и возникают какие-то сложности, то они связаны с моим несовершенством в португальском. Мне довелось переводить и Маурисио, и Луиса Адриано, и Фернандо, и Зе Луиша. Я быстро понял, что не все ребята одинаково понятно для меня разговаривают. Допустим, понимать Зе Луиша и Фернандо мне гораздо проще, чем Маурисио и Луиса Адриано.

– Исходя из личного опыта могу сказать, что понимать речь Ахмеда Мусы было намного сложнее, чем Промеса.
– У Мусы английский родной язык, а у Квинси – нет. Неродной язык гораздо проще понимать. Хотя Сильванус Нимели, например, абсолютно понятен для меня, с ним нет никаких проблем. Всегда есть какие-то особенности произношения, но эти особенности я испытал, общаясь с Маурисио и Луисом Адриано.

– У вас лингвистическое образование, но при этом вы какое-то время были корреспондентом на телеканале «Спорт».
– Я работал в спортивной журналистике не только на телеканале «Спорт» и потом на «России-2». Мне всегда нравился спорт, спортивная пресса. Я получил лингвистическое образование, но я всегда знал, что можно найти возможность работать на телевидении, радио или в печатной прессе. Поэтому для меня не было это какой-то неожиданностью в жизни. Я очень хотел в своё время оказаться на телеканале «Спорт», и так получилось.

– Как вы попали на «Дождь»?
– На телеканале «Россия-2» у нас был ведущий Павел Черемисин. Сказал, что его подруга Наталья Синдеева запускает канал «Дождь» и ей нужно спортивное вещание. Поработал там пару лет и занимался исключительно спортом, чему был рад.

– Журналистскую деятельность оставили в тот момент, как перешли работать в «Спартак»?
– Да. Очень странно было бы, если бы я работал на какие-то СМИ. Это вызвало бы негативную реакцию у тех людей, которые призваны исключать утечку информации. Все мысли были только о «Спартаке». Тем более у нас есть возможность использовать журналистский и творческий потенциал в клубе.

– Сейчас не жалеете о своём выборе? Не скучаете по журналистике?
– Не жалею, потому что я не мог себе представить, что у меня будет возможность оказаться в московском «Спартаке». Когда представился такой шанс, я понял, что его упускать нельзя. Немного скучаю по журналистике, поэтому стараюсь поддерживать связь с нашей пресс-службой. Помогаю им в переводе интервью, на пресс-конференциях. Я также принимаю участие в том, что появляется в Интернете, в YouTube. Мы стараемся делать красочным наш видеоконтент. Поэтому от журналистики или производства продукта, который призван сближать команду и болельщиков, я не отхожу.