Сценарий фильма ужаса, а заодно – киносага, эпик, байопик, роуд-муви, «экшен» и спортивная мелодрама, основанные на реальных событиях

В тот день Сергеев познакомился с Конем. Вернее, знакомы они были и раньше, но именно в тот день Сергеев выяснил, что Конь – это именно Конь. А значит, как раз тогда их мужская дружба началась по-настоящему.
Перед началом лабораторной работы будущий Конь подошел к Сергееву, отвел его в укромное местечко и тихо сказал:
— Слушай, Сергеев, такое дело… У меня тётка заболела. Тяжело там, все дела… короче, надо мне свалить с лабы пораньше. Ты уж будь так любезен, прикрой меня перед Овчиной! А за мной, сам знаешь – не заржавеет!
— Да самой собой, какие вопросы, — кивнул Сергеев, — Мы же друзья…
Однако вся соль Конского замысла дошла до него далеко не сразу…
Лабораторная работа, «лаба» — это на самом деле один из краеугольных камней знаменитой «Системы Физтеха». Один из её смыслов в том, что настоящий «инженер-физик» — он не только должен знать все эти уравнения Ньютона, Максвелла, Лагранжа и Эйнштейна. Но и уметь своими собственными руками, зачастую в самом прямом смысле слова, «потрогать» и «пощупать» все эти плотности, индуктивности, теплопроводности, электроёмкости и прочие «парадоксы близнецов». И именно поэтому качественному выполнению «лабы» и ее последующей «сдаче» уделяется самое пристальное внимание. Особенно – на самом первом семестре самого первого курса, в каковом агрегатном состоянии и пребывали Сергеев и все его друзья-товарищи.
Предстоящая работа была ответственной. Начинающим физтехам предлагалось получить пары раскаленного тугоплавкого вольфрама, с температурой в районе несколько тысяч градусов не то по Цельсию, не то по Кельвину, что на самом деле там уже не важно. Вслед за чем детально исследовать их свойства и, по возможности, максимально подробно записать тактико-технические характеристики в тетрадь. А что труднее всего – лаба была «двойной», то есть выполнять ее надо было вдвоем. И когда Сергеев вдруг осознал, что последним, «непарным» студентом группы оказался именно он – экспериментальное настроение и настрой на работу его несколько ухудшились. Он уже твердо знал, что просто так – на Физтехе ничего не делается.
Кое-как отдувшись на «допуске» у известного лютым нравом старшего преподавателя А.П.Овчинникова и справившись не только со своей порцией вопросов, но и с половиной конских, Сергеев приступил непосредственно к судьбоносному исследованию мира.

Дело шло трудно. Второй пары рук явственно не хватало. Агрегат, похожий на ядерный реактор в миниатюре, каким его изображают в кинематографе, шипел и трясся, цифры бешено скакали на мониторе, стрелка термометра нервно дрожала в районе «красной» зоны с надписью «Неминуемый взрыв, тревога и полная эвакуация».
Неожиданно сверху над муками Сергеева навис А.П.Овчинников и в ужасе выкрикнул: «Слушайте, студент! А что же вы дроссельный патрубок-то не держите? Где вообще ваш напарник, вы что, в одиночку работает?» «Так эта… у Коня-то… тётка там у него… того…» – по несколько, прямо скажем, перепуганным глазенкам Сергеева наставник сразу понял, что и про Фокса, и про Верку-модистку, и про дроссельный патрубок тот слышит в первый раз. «Эх, первый курс, вашу мать, зелень сопливая, – вздохнул бывший ученик Ландау и, кряхтя и перекособочившись, полез куда-то за установку, – Так, а ЭТО ТУТ ЧТО у вас, да вы вообще читали подготовительный материал, как вы допуск-то прошли, там же ясно сказа…»
Закончить свою мысль старший преподаватель кафедры общей физики не успел. Какой-то очередной патрубок со свистом вылетел из своего дросселя, и мощная струя кипящего масла брызнула на и без того «засранный ради светлых идеалов науки» пиджачок. Расплавленный вольфрам закапал доценту Овчинникову прямо на темечко, но он мужественно продолжил борьбу с техногенной катастрофой…
На самом деле лабораторную работу эту Сергеев успешно выполнил и «защитил». Правда, уже где-то в «резервные» дни второго семестра, но это в данном случае уже детали.
А в тот вечер его и без того неважное настроение усугубил известный московский футбольный клуб «Спартак». В матче с заклятыми земляками-армейцами он сражался мужественно, однако за 12 минут до конца красно-белые спортсмены выполнили изящный «привоз», и после реализованного пенальти счет 1:2 сохранился уже до финального свистка. Первенство 1990 года в связи с отбытием в независимость коллективов из Грузии и Литвы доигрывалось по укороченной формуле, всего среди тринадцати команд, так что потеря на финише двух очков оказалась фатальной. После прошлогоднего «золота» команда заняла постыдное для себя пятое место…

В понедельник утром, явившись на Физтех, первым делом Сергеев лицезрел цветущего будущего Коня. «Тетка, небось, кеды двинула – наследство оставила, не иначе… прям вон – аж сияет…» – подумал Сергеев.

– Как лаба? – участливо спросил будущий Конь.
– Да неплохо, – ответил Сергеев, – Овчина тебе привет шлет, кстати. Пламенный в полном смысле этого слова. Сказал – переделывать чтоб лично к нему приходили, а во вторую подгруппу пролезть даже не пытались, он лично этот момент проконтролирует. А тётка твоя как?
– Да отлично, – ответил будущий Конь, не вникая в суть, – ДВА-ОДИН!
«Что «два-один»? – судорожно подумал Сергеев, – Так и не доказанное в итоге экспериментально соотношение теплоемкостей, что ли?» И тут чудовищная догадка расплавленным вольфрамом пронзила его подсознание.
– Ах, «два-один»… Так ты на футбол, что ли, сбежал, козёл?
– Ну да. Куда ж еще, отлично сыграли! А ты про какую тётку спрашивал?
– Так ты что – КОНЬ???
– Так ты что – МЯСО???
Так они и подружились. Теперь уже – окончательно…

…Минуло много лет. Если точнее – восемь. А еще точнее – почти восемь. Стоял теплый сентябрь 1998 года…
С одной стороны, конечно – пролетело незаметно, но с другой, разумеется – чего только во всем этом водовороте и вихре не было!
Всё изменилось. Даже так: не изменилось, а на самом деле и они сами, и всё вокруг – сделалось абсолютно другим.
Кем они были тогда? Сопливыми первокурами, со страхом идущими сдавать свои самые первые «лабы» и «задания», и цепенеющими от одной только мысли, что и задания, и лабы – всего лишь легкая разминка и предварительные ласки перед грядущими ужасами Первой Сессии. А теперь? А теперь – они уже были полноценные члены строящегося гражданского общества, пусть и никто из них не трудился согласно полученному образованию и выданному диплому.
А страна? И страна была другая. «Абитуру» они еще держали под началом и первого и последнего Президента СССР, а дипломы эти самые получали – уже под переизбрание на второй срок Бориса Николаевича. К переизбранию этому, кстати, и Сергеев приложил свою руку. Пусть, конечно, в должности второго помощника третьего подносящего к четвертому заряжающему – но все-таки! И даже пресловутую «коробку из-под ксерокса» с полмиллионом долларов… ну нет, не сам держал в руках, конечно. Но видел людей, которые ее держали совсем незадолго до.
Да, Сергеев тогда как раз пришел на очередную тренировку их профессионально-любительского футбольного коллектива, переоделись, размялись, стали делиться на команды, как обычно, и кто-то спросил про одного из активных пайщиков процесса:
— А Вовик, Вовик-то – будет сегодня? Или опять задерживается со всей этой своей предвыборной платформой «Голосуй или соси хуй»? Место оставлять для него или как?
На что кто-то из ближнего круга осведомленных и приближенных задумчиво ответил так:
— Вовик… Вовик твой, ёпта, не «присел» бы со всеми этими делами! Ты газеты читаешь хоть, или радио слушай иногда хотя бы! Вовик… Там-то ему место завсегда оставят, и тренировки там уже захочешь не пропустишь, бугаааа!
Да, то было время Больших Людей и Серьезных Дел. Ведь полмиллиона баксов наличкой! Это сейчас – получка какого-нибудь затрапезного «топ-менеджера», который есть никто и звать его по сути никак, а тогда…. Нет, все-таки – великое было Время эти самые «девяностые»!
Или деньги, да. Ведь поступали они в институт – всё было как у людей: обед – рубль, а в стипендии этих рублей – семьдесят. А потом как понеслось! И тысячи, и миллионы, и фантики какие-то разноцветные, но потом вроде постепенно устаканилось, и даже деноминировалось, и стало вновь чуточку похоже на деньги.
Аккурат вот в самый Дефолт – и по ним ударило тоже. И Сергеев тогда по служебной нужде – возил этих самых «деноминированных» целую спортивную сумку, и даже без всякой охраны. А уж Конь, по его-то рассказам – и целые грузовики отправлял в самые разные части страны, и даже части света. Да и наверняка отправлял.
А, скажем, компьютерная техника и прочие IT-технологии? Ведь они на первом курсе – еще вполне всерьез осваивали Norton Commander. Но Сергеев еще куда ни шло, он в продвинутой школе учился, у них даже целый кабинет с «Ямахами» был. Но прибывший отчасти из глубинки Конь – он ведь и Norton это видел практически в первый раз! Не говоря уж о языках программирования «Бейсик» и «Фортран»…
Но теперь – компьютер был уже у каждого, и рабочий, и домашний. Причем Сергеев, повинуясь внезапной прихоти и совету «продвинутых» друзей, приобрел себе продукт малоизвестной тогда марки Apple. В определенных кругах это считалось достаточно модным и даже «трендовым». Правда, что делать с этим чудом техники, Сергеев так и не разобрался. И в итоге, плюнув на моду и стиль, еще за сотку баксов установил программу-«маску», возвращающую изделие к ставшей уже привычной системе Windows. «Только, блять, настоящий красно-белый мудак мог выкинуть херову тучу денег непонятно на что и только для того, чтоб потом опять же за деньги превратить его в обычный сраный писюк!» — так Конь доброжелательно прокомментировал этот своеобразный «апгрейд». Однако да появления первой модели айфона оставалось еще почти десятилетие.
Да что компьютеры – интернет уже был! Не только в кино под таинственным названием «Сеть», но и почти что в повседневной жизни. Электронная почта! Сергеев тогда одним из первых при помощи «системного администратора» Макарова применил ее в рабочих целях. Правда, как быстро выяснилось – сообщение тот отправил не так, не с тем «вложением», и вообще не туда, что в конечном счете обернулось «репутационными издержками» и потерей пол-зарплатки. По окончании рабочего дня Сергеев вывел Макарова в мягкий декабрьский вечер и немного настучал ему по лицу, навсегда проникшись ненавистью к этому немытому и нечесаному, но гордому племени «сисадминов», однако денег уже было не вернуть, а Прогресс – не остановить.
Машины появились! Ну в смысле – так-то они и раньше были, но теперь из атрибута абсолютной роскоши вдруг превратились в реально доступную даже пролетариату вещь. И когда улеглись разошедшиеся после августовского дефолта волны – Сергеев с изумлением обнаружил, что в связи с резким падением курса рубля продукция родного автопрома оказалась весьма недорога, так что за «трешку сраную» тысяч долларов можно взять вполне себе статусную «длиннокрылую девятку». После чего решительно записался на курсы ближайшей автошколы.
А музыка? Поступали они в институт еще на излете восьмидесятых, но на смену им уже неумолимо надвигалась «эпоха МТV». Перед самым первым-первым сентября разбился Цой, на втором курсе – умер Фредди Меркьюри, на четвертом – снес себе голову Курт Кобейн, перед дипломом вовсю уже бушевала «Великая битва брит-попа», а в девяносто седьмом гениальный кролик Том Йорк уже записал OK Computer, и если когда-то в общаге на младших курсах еще менялись настоящим, тёплым «винилом», то нынче бал безраздельно правили холодные, бездушные «компакты».
А еще…
А еще у них появлялись девушки. Тогда, к счастью, еще не было понятия «просто друзья», поэтому когда ты приходил в их дружную мужскую компанию, и там была девушка – это всегда была ЧЬЯ-ТО девушка. Как говорится, по определению. То есть, ты, разумеется, мог предпринять в ее отношении какие-то активные действия, но – с полным пониманием всех возможных последствий.
Иногда девушки менялись. Но некоторым, выражаясь футбольным языком, «удавалось закрепиться в основе», и тогда они становились женами. У Сергеева ввиду его сложного характера жены не было. У Коня жена была. Более того, был даже ребенок, успевший к сентябрю того года превратиться в совершенно очаровательную маленькую по размерам, но настоящую по всем остальным параметрам и свойствам женщину. «Если так и останешься таким же мудаком, так и быть: когда подрастет, выдам за тебя, — так однажды пообещал Сергееву Конь, — А сам буду тебе тестем, бугааа!»
А еще… А еще… А еще…

В общем, много чего было, и если снимать про это кино, то получится даже не фильм, а целый сериал на десять сезонов по сто-пятьсот серий в каждом. А еще…
И только одно оставалось неизменным. Только одно, как постоянная Планка, скорость света и заряд электрона, сохранялось и не изменилось даже на тысячную цифру после запятой. Словно так было всегда, от самого сотворения мира, и будет вечно, до неизбежной тепловой смерти Вселенной.
Все эти восемь лет, начиная с той самой «лабы» — мясо имело коней. С разным счетом и показанной при этом игрой, на первенство и кубок, в основное время и в серии одиннадцатиметровых, в равных и не равных составах, менялись игроки и тренеры, схемы и расстановки, титульные спонсоры, дизайны формы, на смену «коротким штанишкам» пришли труселя до колен, замен стало три, а матч стал продолжаться девяносто три минуты, игроки начинали мазать бриолином головы, и так далее, и лишь одно хранилось неизменным, константным и инвариантным: мясо имело коней. Беря иногда короткие ничейные передышки, но затем принимаясь за дело с удвоенной энергией. ВСЕГДА.
Но настал сентябрь девяносто восьмого года…

На самом деле морально к этому Сергеев был готов. Его «конфетно-букетный период» с Жизнью давно уже закончился, и он твердо знал, что все серии когда-то обрываются, и вечных чемпионов не бывает. И последние игры выигрывались уже больше по привычке, нежели на классе, и как будто корона на голову уже давила, и тревожные звоночки звенели все сильнее. И умудрились вылететь из Кубка безвестному «Амкару» аж из второй лиги, и Титову с Цымбаларем арбитр Ибрагимов технично выписал по четвертому «горчичнику», и тому подобное.
Конечно, Сергеев представлял себе все несколько не так. Например, можно было бы уступить с высосанного из пальца пенальти в компенсированное время. Или получив пару неправедных удалений за якобы «фол последней надежды». Или – после трехметрового офсайда, не заметить который мог только слепой. Или…
Но одно дело – быть готовым, а получить в реальности – совсем другое. Случилось так, как случилось. В абсолютно спартаковском, только исключительно Великому Клубу присущем стиле, без шансов и поползновений, по стенке с первой и до последней минуты, тонким слоем, от каких-то диких «ноунеймов» типа Филипенкова, Цаплина и Савельева. И в голове Сергеева, пока он ехал домой со стадиона «Динамо», только и крутилось: «Кто, кто блять все эти люди??!» Однако это был еще далеко не финал.

Еще открывая дверь, Сергеев слышал, как звонит телефон. Собственно, он и не сомневался, кто был вызывающим, и хорошо, что тогда не было мобильных. Вернее, уже были, только далеко не у всех.

…Конь без перерыва орал минут двадцать. Он бегал по потолку, салютовал из всех орудий, клокотал и поднимался как вулкан Везувий и рушился вниз Ниагарским водопадом. Он рычал, плакал, хохотал как гиена, шептал, хрипел и все одновременно. Вспоминал все, начиная от давнего отцовского знакомого футболиста Копейкина и заканчивая историей создания Общества любителей лыжного спорта. Воспитанный Сергеев терпеливо слушал все это. Только однажды тихонечко положил трубку на стол и вышел покурить на лестницу. Но когда он вернулся – трубка продолжала ликовать и бесноваться. Наконец, Конь иссяк.
Однако через пять минут он позвонил снова. «В жизни каждого спартаковца есть чаша, которую следует испить до дна, так говорил Сократ» — подумал про себя Сергеев и снял трубку. Последовал второй тайм. И даже «экстра». И – серия пенальти.

В третий раз подходить к телефону Сергеев не стал. В самом деле, всё хорошо в меру, и берега надо знать. Проигран матч, но не вся битва – так подумал он. Однако через минуту телефон зазвонил вновь…
Пауза. Звучит странная, такая потусторонняя музыка, словно предвещающая особо переломную сцену…
Сергеев снял трубку, но говорить ничего не стал. Только вздохнул. На том конце провода тоже была тишина. Но потом вдруг, тихо-тихо, как будто из самой далекой точки бесконечности, настолько далекой, что именно в ней пересекаются все параллельные линии жизни и смерти, тихо-тихо:
— Сергеев, привет…
И потом, еще тише:
— Это я… узнал?
«Нет, не узнал» — хотел было сказать Сергеев.
Её голос он узнал бы из тысячи, из миллиона, из миллиарда голосов, из какой угодно Вселенной, искаженный и заглушенный всеми радиоэлектронными помехами, и даже без телефона.
На самом деле, он помнил всё. Всё, каждую минуту, каждую секунду, каждое слово, движение и вдох.
Как первый раз увидел её. Как узнал, как её зовут, как она первый раз обратилась к нему по имени, как они первый раз поцеловались, как… и как она исчезла тогда в дебрях своего факультета, как мотнулся ее рыжий «хвост», и с «тактовой задержкой» мотнулась сумка за спиной… навсегда…
До Сергеева изредка долетала обрывочная информация, у них почти не было каких-то общих друзей и компаний, всё как положено, закончила, получила диплом, устроилась на работу, вышла замуж, детей пока нет. Богомерзких «социальных сетей» тогда, к счастью, еще не изобрели, но если бы и изобрели – вряд ли он стал бы смотреть… Нет. Было. Один-единственный раз. Руководство тогда укатило в отпуск и доверило Сергееву свой мобильный телефон, конечно, с твердым наказом пользоваться только в самом крайнем случае, тогда минута – тыщу рублей стоила, но однажды ночью Сергеев вдруг понял, что этот самый крайний случай настал. И он – набрал ее номер… Он знал, что она давно там не живет, но автоответчик, а на автоответчике – её, её голос, мог же остаться… так и вышло. И Сергеев стоял посреди ночной улицы, один на всем белом свете, и снова набирал, списывая со счетов Руководства тыщу за тыщей, и слушал: «Привет! На самом деле с вами говорит автоответчик…»
— Сергеев, это ты вообще?
«Ну ты, ёб твою мать, и выбрала время позвонить!!!» — в сердцах чуть было не воскликнул Сергеев. Но вслух сказал. Вернее, даже не сказал, а просипел тоже чуть слышно:
— Привет. Узнал, конечно. Что ты спрашиваешь…
— Слушай… Мне поговорить с тобой надо… Если ты не против, конечно… Ты приехать можешь?
— Куда?
— На работу ко мне…
Мир, и без того перевернутый событиями уходящего дня, перевернулся еще в тысячу раз сильнее. Сергеев размышлял. Хотя, по большому счету, размышлять ему было не о чем.
— Адрес скажи…
Впрочем, это уже сценарий для совсем другой кинокартины